Джим Моррисон



Джим МоррисонДжим Моррисон - король ящериц, способный на всё
Человек, о котором я буду писать – крут. «Крут», наверное, не то слово. Джим удивителен, интересен, замечателен – и всё это вместе, как разноцветные шарики мороженого в стеклянной вазе. Сам Моррисон был почти уверен, что нам не удастся забыть его. Он писал: «…больше они никогда не увидят ничего подобного и никогда не смогут меня забыть. Никогда»
Что ж Джим, твоя взяла. Больше сорока лет прошло – и человек, даже краешком не зацепивший твоё время садиться за компьютерную клавиатуру – ты, Джим, таких и не видел – чтобы писать о тебе.

Ты знаешь, что мирные адмиралы ведут нас на убой?
Джим Моррисон.«Из Американской молитвы»

Сначала был свет. Неяркий свет в морском клубе на Гавайях. Это вечер танцев. В центре – танцующая пара. Подтянутый моряк с длинным лицом, выпускник Военно-Морской академии в Аннаполисе, недавно распределённый на минный тральщик «Пруитт» Джордж Стивен Моррисон и юная барышня по имени Клара. Это их первая встреча. Первая, но не последняя. Дальше будет война – атака японцев на Пирл-Харбор, по счастью не задевшая скромный «Пруитт» на ремонтной верфи, военные сборы, а перед самым выходом в море – поспешное венчание. Клара ждала Стива ушедшего в поход на север Тихого океана год. Их снова свело решение Моррисона записаться волонтёром в морскую авиацию. Стив был направлен на переподготовку, во Флориду, туда же перебралась и Клара. Через одиннадцать месяцев после переезда в Мельбурн у них родился сын. Дав ему имя – Джеймс Дуглас, Стив снова отправился на войну, успев и повоевать и поучаствовать в «проекте Манхэттен» в Лос-Аламосе.
После войны семья часто перебиралась с места на место, исколесив сначала Флориду, затем – живя в Лос-Анджелесе и Вашингтоне. В 1947 году, в Нью-Мексико у маленького Джимми появилась сестра Энни Робин а затем – в Калифорнии - брат Эндрю. Во время Корейской войны отец Джима снова уезжает – воевать в небе над Кореей. Там он получит «Бронзовую звезду». Позже Джим будет вспоминать это его отсутствие почти с ностальгией.

…души тех мертвых индейцев, может одного или двух из них, носились вокруг, корчась, и вселились в мою душу, а я был как губка, с готовностью впитавшая их
Джим Морисон

Года в четыре, а может в пять в его жизни случится знаковое событие, к которому он будет снова и снова возвращаться в творчестве, интервью, мыслях. Автокатастрофа. Моррисоны проезжали мимо, по хайвэю около Нью-Мексико – на новое место службы отца. Джиму запомнились полицейские мигалки, их гудение, плач, перевёрнутый грузовик.

Рядом с грузовиком лежали тела – одно, два, три тела. Кровь повсюду. Полицейский сказал, что это индейцы. Джим стал плакать. Ему было страшно. Он просил маму выйти, что-то сделать, помочь им. Его полностью охватило какое-то волнение, даже показалось, что ещё корчившиеся от боли души индейцев вселились в него. Потом он не раз вспомнит это своё ощущение.
Позже родители не могли вспомнить детали аварии, считая её обыденным ДТП. Отец полагал, что сын просто зациклился на этих несчастных индейцах. Сестра же считала, что Джим просто выдумал всю эту историю.
Родные оставили Джима один на один с его мёртвыми.

Отцы квохчут на ветках в лесу.
Наша мать не вернулась из моря.

Джим Моррисон. «Из Американской молитвы»

jim morrrisonВ доме Джима было не принято курить, употреблять спиртное. Клара старалась навести чистоту близкую к стерильности и установить глубокую тишину в каждом новом жилище.
В детстве Джим старался соответствовать атмосфере - становился мэром класса, получал хорошие отметки, говорил отцу «сэр» и просил разрешения выйти из-за стола после обеда.
Зёрна бунта зрели в нём исподволь, незаметно. Отец, который к тому времени стал руководителем полётов на «Мидуэе» несколько раз брал сына на учебные манёвры, но держался довольно отстранённо – ему, прошедшему войну, видевшему смерть странности, дикие фантазии и капризы сына казались непонятными и надуманными, а строгие порядки в семье – лучшим лекарством. Но действие рождало в Джиме инстинктивное противодействие. Отец пытался привить ему армейские ценности – Джим возненавидел армию. В семье не признавали побоев, но от упрёков детям не раз доводилось реветь - и Джим разучился плакать.
Он рос, и пропасть отделявшая его от семьи росла вместе с ним.

Ты узнал, что свобода живёт в школьных книгах.
Ты узнал, что безумцы бегут из нашей тюрьмы

Джим Моррисон. «Из Американской молитвы»

Учителя считали Джеймса одаренным, но неуравновешенным и диким. Так же легко, как он становился мэром классов, Джим возглавлял и подростковые хулиганские тусовки. Со своим другом Фадом, Джим увлёкся подсматриванием за девушками в пляжных кабинах, а потом, распалённый увиденным придумывал любовные похождения, где занимался сексом сразу с тремя подругами. Он сочинял пошлые анекдоты и невероятные истории. Друзья слушали его с восторгом.
Когда Джим опаздывал – он говорил о банде цыган, пытавшихся его украсть, когда хотел сбежать с уроков – о сложной операции по удалению опухоли мозга. Дома ходил в грязных джинсах, спрятав чистую пару под кроватью. Когда звонили домой – отвечал, что это частный семейный морг, в автобусах – приставал к пассажирам с вопросами.
«Так что вы думаете про слонов?» - спрашивал он. Многим приходилось сходить.
Пробовал курить, экспериментировал с алкоголем, слушал рок-н-ролл и кантри на полную громкость и ужасно много читал. Первой его любовью стали современные американские романы бит-поколения. Он зачитывался Керуаком, выписывая целые главы романа «На дороге» в свой дневник. Потом Джим увлёкся Ницше, затем Рембо и средневековой поэзией. Читал книги об индейских культах, Сартра, потом увлекался бит-литературой или античными драмами. В дальнейшем его фаворитами были Джеймс Джойс, Уильям Блейк, Бальзак и Кокто, Гинзберг и, наконец, Олдос Хаксли.
Учителя не могли поверить в то, как много он читает. У них вообще было много хлопот – например, они звонили домой, спрашивая, как прошла операция по удалению опухоли мозга, или выясняли в Библиотеке Конгресса, существуют ли вообще те книги, которые читал Джим. Надо сказать, это было совсем не лишним – позже, в колледже он забавлялся тем, что писал рефераты о князьях и графах, выдуманных им самим.
Раз летом Джим обложил матом командира, и его выгнали из лагеря. Лагеря напоминали ему флот, где он с отцом стрелял по чайкам из пулемёта. Джим не любил убивать чаек и не хотел служить в ВМФ. Он хотел снимать кино – с 15 лет в дневнике оседало всё, что могло для этого пригодиться. Кстати, дневники эти он начал вести, когда познакомился с соседкой. Для Тенди он даже написал произведение о пони, но потом разругался, пообещав изуродовать лицо – чтоб смотрел только он.

А мы там пьяные, безупречные
Джим Моррисон. «А теперь слушай это»

От новых респектабельных домиков, от сияющих авто и отутюженных брюк 50-х Джеймс убегал, как мог – и в книги и в небольшую металлическую фляжку с виски, которую к концу школы он таскал с собой постоянно. На вручение школьного диплома Моррисон демонстративно не явился, а вскоре – вернулся в надоевшую Флориду, где, поселился у бабушки, поступив в «Санкт-Петербургский юниор-колледж». Из предметов Джеймс подобрал себе историю Возрождения, актёрство и живопись Босха. Тут же, при колледже он пробовал играть в театре, одновременно строя другой в голове – театр наркотических грёз и видений. Кроме театра Джим пытался рисовать – в основном порнографические карикатуры. Он также продолжал писать стихи в свои тетрадки (из них почти ничего не сохранилось, и впоследствии Моррисон об этом глубоко сожалел). Он пробует марихуану, потом новинку - ЛСД. После алкогольных экспериментов снадобье профессора Тимоти Лири оказывается вполне кстати.
Джим постоянно экспериментирует – с алкоголем, наркотиками, границами восприятия и поведением людей, ставя эксперименты на себе и соседях. Он требует тишины, он ставит Элвиса на полную мощность, ругается с соседями и ходит обнажённым. Моррисон пытается «врасти» в образ богемного поэта, голодного художника – доедает чужие обеды в буфете, подрабатывает натурщиком или донором крови. Он донашивает чужие рваные штаны и допивает чужое пиво.
Вдохновлённый курсом «философии бунта» пытается подпить студентов к захвату радиостанции университета. Ему скучно, он не уезжает только из-за своего нового увлечения – Мэри.
Джим влюбился на пляже и с первого взгляда – только так и стоило влюбляться во Флориде.

Вы та самая!
Или очень похожи
на ту, кто не мог быть
похожей ни на кого.

Джим Моррисон

Его страстью стала школьница Мэри Вербелоу. Любовь преобразила Джима, он стал её слугой. Красиво ухаживая, Джим раздобыл приличной одежды. Что там одежда - он мыл её машину! Ухаживая, он пристрастил её к алкоголю, стал водить Мэри на танцполы и отчаянно ревновать. Раз он, схватив за ремень, бросил какого-то парня через зал только за попытку заговорить с Вербелоу. Мэри держалась холодно и приняла его чувства только после беседы о… поэзии, где он признался, что пишет стихи как и она, больше того – о ней.

Давай детка, беги со мной.
Бежим!

Джим Моррисон. «Поклонение ящерице»

Моррисон давно хотел уехать в Калифорнию, поступать в UKLA – но отец, неуклонно шедший к должности капитана авианосца, никогда бы этого не понял. Уговорить Мари было проще – она хотела стать танцовщицей. Последней каплей для Джима стала армейская стрижка сделанная корабельным парикмахером по приказу отца. И Моррисон бежал. Подобно любимым героям Керуака, Джим с другом отправились в путешествие стопом. На второй день их задержали в Алабаме. На третий день Джим ночь напролёт общался с барменом-гермафордитом, а чуть позже – уплетал целую жареную корову, которой их угостила кузина Линдона Джонсона. Вояж окончился по-керуаковски, за мексиканской границей. В Мексике Джим чуть было не совратил лесбиянку, но вмешалась её девушка с ножом. В конечном итоге, последнюю ночь он провел, болтая с мексиканской шлюхой. Испанского он не знал.
В хиппующей Калифорнии Джим поначалу жил спокойно. Там преподавали Ренуар, Крамер и фон Штернберг. Дышалось свободно. Он болтал с Мэри по телефону, а вскоре она приехала к нему. Девушка начала искать работу танцовщицы, Джим готовился снимать учебные киноленты.
Когда Мари нашла подработку в чём-то вроде стриптиз бара, ревнивый Джим впервые возмутился. Тут ещё агент Мэри отсоветовал ей сниматься в «молодого неудачника». Отношения разваливались, но их полный крах стал для Джима серьёзным ударом.
Из UKLA он чуть не ушёл, не доучившись недели. Его дебютные фильмы не были поняты, и он начал разочаровываться в кино. В 1965 он жил на крыше у друга, спал под электроодеялом. Питался растворимыми супами, подогретыми на плитке, гулял по Венус-бич, писал стихи и вёл дневник. Под ЛСД сочинял песни и мелодии – но не мог их записать, не знал нот. Он просто слышал какой-то внутренний фантастический рок-концерт в подсознании, чувствовал, что должен спеть хоть что-то из созданной им музыки.
Тем, кто вытянул музыку из головы Джима, оказался университетский друг Рэй Манзарек. Джим прочёл ему что-то из стихов, и на строках «давай плыть к Луне...» Рэй подумал «вот оно!». «Если собрать группу» – размышлял он – «то мы заработаем миллион долларов!»
Группу собрали довольно быстро. На ударных – Джон Дензмор, и гитарист – Робби Кригер. Неизменный состав, выход – смерть. Первым вышел Джим.
Группа сразу же столкнулась с проблемой – в 1965 г. Джим совсем не умел петь. Трудно поверить, правда? Петь приходилось Рэю, а если рот открывал Джим – это было что-то вроде чтения стихов под мелодию. Музыка тоже была своеобразна – гитарные соло и клавишные импровизации, гипнотическая ритм-секция и «космический» саунд, хриплый вокал. Ни лёгкости, ни цельной мелодии – и безумно далеко от битловского мэйнстрима. К тому же Джим стеснялся и пел, стоя спиной к залу.
Его отношения с родителями окончательно прервались, когда, позвонив в Лондон, он заявил Главкому военно-морских сил США в Европе о своём намерении заняться рок-музыкой. Отец, решивший, что это очередной глупый каприз, назвал затею бредом, неудачной шуткой. Джим повесил трубку и больше никогда не общался с родителями.
«Они умерли» заявлял Моррисон в интервью.

I am a Lizard king. I can do anything
Джим Моррисон

Постепенно на «двинутого певца» стал ходить народ, и его с группой пригласили в Whisky-A-Go-Go – модный клуб на Сансет Стрип. Но даже туда Джим часто попадал пьяным или обдолбаным, и хотя, он быстро учился попадать в ноты и заводить толпу, хозяин «Виски» пытался избавиться от группы. Несколько раз её «спасали» поклонницы, осаждавшие клуб. Их привлекал и сам Моррисон – в мягких светлых рубашках, облегающих кожаных штанах с правильным лицом, смоляной гривой волос, чувственными губами, странноватым голосом и отстранённым взглядом, и его манера пения. Джим приседал во время песен, танцевал, подпрыгивал. Потом надолго застывал, неподвижно и отрешённо, или начинал плавно и мерно шагать по сцене.
В конце концов, контракт бара с командой был разорван. Группу, вновь оказавшуюся на улице, спас Пол Ротшильд, представитель Elektra Records, заключивший с ними контракт. Дальнейшая история общеизвестна – альбом The Doors появился в январе и стал золотым в этом же году. Сингл Break On Through попал в десятку Billboard, а последовавший за ним Light My Fire стал в этом хит-параде первым.
Потом были концерты, стадионы, большие площадки – и Джим прыгал, материл толпу, раздевался и швырял микрофоны, заводя, а иногда – и просто провоцируя зрителей.
Один за другим появлялись новые, практически безупречные альбомы. Критики звали Джима «сексуальным шаманом», «уличным хулиганом, вознёсшимся на небо, и вернувшемся в облике мальчика из церковного хора». Таким Джима и встречает Памелу Корсон – неизменную героиню его стихов и песен.
Он встречается с Энди Уорхоллом, и тот дарит ему золотой телефон, по которому, как он уверяет, можно поговорить со Всевышним. Джим, смеясь, швыряет его в мусорную корзину.
Манзерк, Дензмор и Кригер на гребне успеха Дорз богатели и повышали уровень мастерства, планируя долгую профессиональную карьеру. Джим же поутру выпивал шесть баночек пива, проматывал деньги, нюхал кокс, курил траву, глотал любые колёса и завершал свой день виски. Не раз его арестовывали – за протесты или непристойное поведение – например, публичный онанизм (странно, кроме пары копов никто этого не видел). Раз Дженни Джоплин разбила бутылку ликёра об его голову (IQ – за 140 кстати) за грубые публичные приставания. Непристойности Джима были протестом против протеста толпы, желавшей видеть в нём лишь поющий кусок секса.
«Кинув кость» фанатам своим публичным обнажением в Маями, он кардинально поменял имидж – отпустил бороду, стал курить сигары, давать «трезвые» честные интервью. Опухшее и начавшее брюзгнуть лицо прятал за тёмными стёклами. В этот период при помощи англичанина Макклюра он выпускает сборники «The New Creatures», «The Lords». Позже выходит и «An American Prayer». Джим устал от рока, от судебных преследований, да и вообще – устал.
Последний альбом «L.A. Woman» «потрипанные» Джимом Дорз записывают в подвале «Электры». Их почти выгоняют – аренда кончилась, денег нет. Свои партии Моррисон поет, закрывшись в туалете – из-за лучшей акустики, но и этот «нищенский» альбом выходит гениальным.

Смерть делает нас ангелами и даёт нам крылья
там, где были плечи, мягкие, как вороновы когти.

Джим Моррисон. «Из Американской молитвы»

В 1970 году Джим берёт в жёны редактора музыкального журнала, практикующую ведьму Пат Кеннили. Они «венчаются» по кельтскому магическому ритуалу. При этом Моррисон не покидает Пэм.
В декабре 1970, в Новом Орлеане Джим даёт концерт. Бубнит блюзы у стойки, пошатывается. Довести его до конца не выходит – слишком подорвано здоровье. Этот концерт – последний.
В январе 1971 году Моррисон и Пэм летят в Париж. Быть может, подобно Керуаку Джим пытается отыскать в нём своё сатори? А может – и просто бежит от страха – он думает, что умрёт третьим после Хендрикса и Джоплин. Париж – город его смерти.

Долгое время было принято считать, что Джим умер в ванной от остановки сердца, нагруженного алкоголем. Кое-кто, правда, полагал, что его смерть наступила от первого же героинового укола 3 июля 1971 года. В последнее время появилась ещё одна версия. Хозяин парижского бара Бенетт рассказал, что на самом деле бесформенный труп Моррисона нашли на полу туалета в его бара, а из его ноздрей (боясь иголок, Джим нюхал героин) вытекло немного пены и крови. Тело музыканта будто бы просто перенесли в отель – то ли сам бармен и Памэла, то ли какие-то наркоторговцы. Это всё. Это - «…фьють, и меня уже нет» - и какая разница, где именно он «истёк надеждой и всем чем мог». Как говорил он сам – «конец – смеху и ласковой лжи, конец - ночам, в которые мы не смогли умереть. Это конец».

Вячеслав Чеш